«О меде небесном»

Вергилий. «Георгики»

                                                                                  А я уже стою в саду иной земли,

                                                                                  Среди кровавых роз и влажных лилий,

                                                                                  И повествует мне гекзаметром Виргилий

                                                                                  О высшей радости земли.

Николай Гумилев 

      Поэма Вергилия о сельском хозяйстве, носящая название «Георгики» (от греч. geōrgos 'земледелец'), была написана в 30-е годы I в. до Р. Х. по совету Гая Цильния Мецената. Сподвижник Августа донес до поэта волю императора, стремившегося возродить земледелие в стране, потрясенной гражданской смутой. Следует ли трактовать это как «социальный заказ»?  Нет. Как известно, произведения, созданные в чисто утилитарных целях, будь то советская поэма о синтетическом каучуке или Овидиевы «Притирания для лица», в сокровищницу мировой литературы не входят. «Георгики» же являются одним из самых совершенных произведений Вергилия и латинской литературы в целом. Август еще в «Буколиках» усмотрел любовное отношение Вергилия к земле[1]. Равным образом, Меценат любил и понимал как Августа, так и Вергилия. Таким образом, «Георгики» - произведение, созданное в кругу единомышленников, понимающих друг друга с полуслова. Можно сказать - «в кругу друзей», но следует иметь в виду, что  друзья эти стремились возродить свою родину и счастливым образом были сильны и  облечены реальной властью. В определенном смысле это была дружина Энея. Равно как и примкнувших к нему царей древности - Латина и этрусков, неразрывно связанных с италийской землей, ее зерном, виноградом, быками, конями и пчелами. Вергилий же был «певцом во стане римских воинов», призванным скрепить общие усилия своими стихами.

Георгики. Пчеловодство. Средневековая иллюстрация

      Потому так высок пафос мирного труда, многообразно описываемого в «Георгиках», и так проникновенны поучения. И если во внешне идиллических «Буколиках» постоянно присутствует глубокий исторический подтекст, то и во внешне специальных и дидактических «Георгиках» (для создания которых Вергилий глубоко изучил труды Гесиода, Колумеллы и Варрона) содержится множество высказываний и идей, перерастающих агрономический контекст. Таков великолепный пассаж о царской власти, возникающий в ходе рассуждений о пчеловодстве. Для современного читателя это вещи разноплановые и, возможно, даже несопоставимые, но для человека древности было очевидно, что мудрые пчелы, строящие соразмерные соты и приносящие удивительный, ни с чем не сравнимый, «божественный» мед, имеют царя или царицу и свое малое, но достославное царство. У греков пчелы открыли божественные тайны герою-мудрецу Аристею, умершему, но преодолевшему смерть. «Пчелка - Божья угодница», - говорили на Руси. У древних германцев изображение пчелы (от золотого, усыпанного гранатами,  до костяного или глиняного) клали в могилы, ибо пчелы сопоставлялись с валькириями, наравне с ними именовались «женами победы» (др.-англ. sigewif) и были символом вечной жизни. Золотая пчела с отделкой из гранатов или алой эмали - символ династии Меровингов. Без сомнения, Вергилий также особым образом относится к пчелам (в отличие, к примеру, от лошадей, о разведении которых речь ведется исключительно в хозяйственном аспекте).  Торжественно само начало четвертой книги «Георгик»:

Ныне о даре богов, о меде небесном я буду

Повествовать. Кинь взор, Меценат, и на эту работу!

На удивленье тебе расскажу о предметах ничтожных,

Доблестных буду вождей воспевать и всего, по порядку,

Рода нравы, и труд, и его племена, и сраженья.

Малое дело, но честь не мала...[2]

Пчелы Меровингов

      Вергилий - уже не простодушный архаический поэт;  он в духе Лукреция Кара сознает «ничтожность» пчелы в мироздании. Но в том и состоит гений Вергилия, что он единым духом может преодолеть скептическое безразличие и воспарить «в горняя». Вергилий прозревает в пчелах целый род со своими трудами, вождями и сражениями, находящийся под божественным покровительством. И здесь, как нигде в «Георгиках», повествование  сходно по стилю с «Энеидой»:

Если же выйдут они, задвигавшись вдруг, на сраженье,

Ибо нередко вражда меж двумя возникает царями, -

То настроенье толпы, воинственный пыл ополченья

Можешь заране признать. Возбуждает еще отстающих

Громко звенящая медь, меж тем как подобное звуку

Труб, возглашающих бой, раздается из улья жужжанье.

Вот торопливо сошлись друг с другом, трепещут крылами,

Хоботом жало острят и конечности приспособляют.

Вот, окружая царя и ставку военную, сбившись

В кучу густую, врага вызывающим криком торопят.

Так при первом тепле, едва лишь поля обнажатся,

Мчатся вон из дверей и сходятся; в небе высоко -

Шум; смешавшись, они в огромный ком громоздятся

И упадают стремглав, - град сыплется с неба не гуще,

Желуди реже дождем с сотрясенного падают дуба!

Сами же оба царя, в строю, крылами сверкая,

В маленьком сердце своем великую душу являют,

Не уступать порешив, пока победитель упорный

В бегстве тыл обратить не принудит тех или этих[3].

Так естественным образом возникает тема царской власти, запечатлеваемая в чеканных строках:

Ежели царь невредим, живут все в добром согласье,

Но лишь утратят его, договор нарушается, сами

Грабят накопленный мед и сотов рушат вощину.

Он - охранитель их дел; ему все дивятся и с шумом

Густо теснятся вокруг; сопутствуют целой толпою,

Носят нередко его на плечах, защищают в сраженье

Телом своим и от ран прекрасную смерть обретают[4].

Тут, сколько ни говори «пчелы», яственно видятся люди. Собственно, пчелы - это римский народ, «малютки-квириты»[5]. Это идея римского народа и царства как в умалении, так и в неком таинственном, звездном величии. Это род, своей мудростью и жертвенной смертью доказывающий безсмертие:

Видя такие черты, наблюдая такие примеры,

Многие думали: есть божественной сущности доля

В пчелах...[6]

И неземной чистотой звучит над всеми «трудами и днями» земли голос поэта-провидца:

Смерти, стало быть, нет - взлетают вечно живые

К сонму сияющих звезд и в горнем небе селятся[7].

[1] Шервинский С. Вергилий и его произведения // Вергилий, Публий Марон. Буколики; Георгики; Энеида. М. - Харьков, 2001. С. 5-6.

[2] Георгики. IV, 1-6.  Пер. С. Ошерова. Здесь и далее цит. по: Вергилий, Публий Марон. Буколики; Георгики; Энеида. М. - Харьков, 2001.

[3] Георгики. IV, 67-85.

[4] Георгики. IV, 212-218.

[5] Георгики. IV, 201.

[6] Георгики. IV, 219-221.

[7] Георгики. IV, 227.